Жительница города на Неве рассказала о жизни в осажденном городе, потере близких и о том, как обменивала любимые платья на хлеб
– Надежда Кирилловна, вы помните, как началась война? 22 июня, обычное воскресное утро. Дома у нас не было радио. В полдень по уличному громкоговорителю мы услышали выступление министра иностранных дел Вячеслава Молотова и узнали, что на рассвете бомбили Киев.
Когда мы вернулись домой, мама бросила тулуп на пол, достала откуда-то иконы, поставила нас, троих детей, на колени, и заставила молиться. – Расскажите о дне, когда началась блокада Ленинграда. Меня почему-то увезли в Новгородскую область, в пионерский лагерь в Крестцы. Эвакуировали навстречу наступающему врагу. Потом вышел приказ всех детей вернуть в город. В день отъезда появилась моя мама. Она отпросилась на работе, чтобы забрать меня. Нас погрузили в товарные вагоны, и на станции Бологое мы попали под сильную бомбежку. Это была первая бомбежка в моей жизни. Машинист маневрировал то вперёд, то назад. Мы чудом проскочили. Когда приехали на Московский вокзал, кольцо блокады сомкнулось. Это было 8-го сентября. – Зимы в осаждённом городе – тяжёлое время. Какая блокадная зима была самой страшной? Эта была первая блокадная зима. Моя мама, Ефросинья Кирилловна Филиппова, не вставала уже несколько дней. Я должна была ходить в районную поликлинику на улице Глухая Зеленина и отмечать ее больничный лист. Идти по заснеженной темной улице, где лежали трупы, было очень страшно. Я боялась лежавшей в сугробе женщины с широко раскрытыми глазами. Утром 12 марта 1942 года я готовила лучины, чтобы буржуйку растопить, когда в комнату вошла моя старшая сестра Вера и сказала: «Нет у нас больше мамы». Обе мы были очень слабы, не могли ни копать могилу, ни сами везти тело на саночках на кладбище. Мою маму похоронили в братской могиле на Серафимовском кладбище. Было ей всего 44 года. – Что ещё вы помните о блокадном времени? Как я ходила на толкучку и обменивала свои вещи на еду. У меня было два платья. Одно со слониками из сатина, а другое из более изысканной ткани, из креп-жоржета. Когда я их обменивала, одна женщина удивилась, почему за простое платье из сатина я назначила более высокую цену, на что я ответила с детской наивностью: «На нем же слоники». Эта была моя любимая вещь. – Кто вам помогал в этот трудный период? Мне очень помогала моя сестра Верочка. Она была на 8 лет старше меня и в войну работала на заводе станков и автоматов. Так получилось, что мы остались с ней вдвоем. Все делили пополам. Новый 1943 год мы встречали вместе. Мне, сироте, тогда прислали подарок от РОНО: банку компота из яблок и яичный порошок. Банку было никак не открыть, нам пришлось ее разбить, а потом процедить через марлю остатки, чтобы не пораниться и не лишиться ни капли компота. Сестра от меня всегда требовала, чтобы я хорошо училась и делала домашние дела. Нам помогал полковник Владимир Рыхтиков, жених сестры. Он нам присылал деньги. На эти сбережения я покупала хлеб на черном рынке, который стоил 700 рублей за килограмм. - У вас также был брат. Расскажите про него. За день до маминой смерти мой брат Сережа ушел из города. Ушел навсегда. С кузеном они решили пробиваться через линию фронта к родственникам. Он пешком дошел до Вологодской области, до деревни Борисово-Судское, где его, полуживого и обессилевшего, нашли лежащим на земле около почты. Сначала он работал в депо в Череповце, где был крупный перевалочный пункт. Потом его призвали в армию. Помню письма, которые присылал Серёжа с фронта. Писал: «Кому война, а кому мать родна». Верочка плакала. Он дошёл до Австрии, участвовал в Венской операции. Во время боя он поднял роту в атаку, заняв место убитого командира, и был тяжело ранен в ногу. Антибиотиков не было, началась гангрена. 23 апреля он скончался. Ему было всего 19 лет. – Известно, что вы были командиром тимуровской команды. Какой момент вам запомнился больше всего? Как ходили на прорубь, чтобы воды принести с Сашей Нащокиным. А у него уже тогда сил не было. Я ему говорила: «Сашенька, постой. Я отнесу воду и тебе помогу». Потом Сашенька умер. – За что вы получили медаль «За оборону Ленинграда»? Весной 1943 года было решено разбить огороды внутри осажденного города. Мне было тогда 12 лет, и нас отправили на прополку грядок моркови близ нынешней станции метро «Старая деревня». Грядки были длиннющие, поначалу казалось, что мы не справимся. После второй блокадной зимы все дети были очень слабые, работать в поле нам было тяжело. За помощь в заготовке овощей для блокадного города меня наградили медалью «За оборону Ленинграда». – Всю блокаду с первого до последнего дня, вы прожили в Ленинграде рядом с Левашовским хлебозаводом. Там ни на день не останавливали выпуск хлеба для жителей осаждённого города. Да. Мы жили на Большой Зелениной, 33. Окна нашего дома выходили во двор Левашовского хлебозавода, и мне навсегда запомнился доносившийся оттуда запах хлеба. – Сейчас здание - памятник конструктивизма. А блокадный мемориал внутри сооружения стал местом памяти. Там увековечено и имя вашей матери. Бессмертные строки из «Ленинградской поэмы» Ольги Берггольц: «Сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам» пришли мне на ум, когда моя дочь рассказала мне о Блокадном мемориале Левашовского хлебозавода. Она побывала там и была до глубины души тронута тем, что предстало ее взору. Нас, настоящих блокадников, участвовавших в обороне города, осталось очень мало. Несказанно рада, что я дожила до того дня, когда имя моей мамы, Ефросиньи Кирилловны Филипповой, было навсегда вписано в историю родного города. О ней писали и раньше, но Блокадный мемориал, созданный в том месте, где она сначала растила нас, троих детей, где потом спасала нас ценой своей жизни от голода и ужасов войны и где умерла от голода буквально на моих глазах, имеет для меня особую ценность. В нем оживают голоса безвинных жертв блокады, и пульсирует энергия горя и мужества, вечной памяти и несгибаемой воли к победе. Дочь рассказала мне, что этот памятник русского конструктивизма прекрасно восстановлен. Там теперь кипит жизнь, образовалось гармоничное арт-пространство, куда стекаются люди. Огромное спасибо всем причастным к этому чудесному начинанию. Спасибо, что храните память поколений. – Что для вас означал прорыв блокады Ленинграда? Это был большой праздник. Для меня, как для человека, который чудом не умер от голода, означало прибавку хлеба. Не 125 блокадных грамм, а больше. Это тот день, увеличили нормы выдачи хлеба по всем карточкам - и для иждивенцев, и для рабочих. – Помните ли вы День Победы? Мы тогда с подругой из соседней квартиры стояли на Дворцовом мосту. Обнимались и плакали. Есть прекрасные слова: «Это праздник с сединою на висках. Это радость со слезами на глазах».
Свежие комментарии